Как философът Мераб Мамардашвили разбира психоанализата?

Мамардашвили о психоанализе

Здесь много путей, по которым можно пойти и многочисленные проблемы возникают, они возникают в связи с психоаналитической революцией. Из них я возьму лишь те, которые относятся к характеру аппарата психоанализа, концептуального аппарата.

Коротко помечу одну основную особенность этого аппарата. Она состоит в том, что аппарат психоанализа носит в самых существенных своих моментах и решающих мысленных связках символический характер, что и является источником многих недоразумений. Поскольку психоанализ, родившись на рубеже веков, родившись в рамках традиционной культуры позитивного научного знания, в том числе и эволюционистского, биологического и т. д., ассимилировался согласно интеллектуальным навыкам, навыкам классической науки XIX века. Ассимилировался он также и в культуре, согласно наглядному языку и предметному языку, который обычно в культуре всегда циркулирует; преобразовывался согласно устоявшимся и до психоанализа существующим традициям и теориям.

Скажем, теориям биологической науки или психологической науки, неврологии и т. д. И основное новое понятийное содержание психоанализа, роднящее его скорее с такими явлениями в научной культуре XX века, как теория относительности, квантовая физика, ускользало от внимания. Тем более, что появление психоанализа было некоторым шоком для почтенной, буржуазной в классическом смысле этого слова, культуры (ну, если под словом «буржуа» понимать этимологический смысл этого слова, а не чисто классовый), имея в виду определенную этику, определенную традицию и прежде всего этику такую, которая ряд явлений человеческого поведения и психики, и сознания исключало по цензурным соображениям из поля своего внимания и из объектов возможного разговора. Последняя причина, уже в основном не действует в западной культуре, но продолжает действовать в российской культуре, где всякий разговор о психоанализе, независимо от содержания, блокируется просто цензурой нашего привычного российского сознания, я имею в виду не какую-нибудь внешнюю цензуру, а саму структуру нашего языка, на котором мы говорим, наших мысленных привычек где мы все явления, связанные с сексуальной жизнью, стыдливо избегаем и не имеем даже языка, чтобы говорить о них, если бы даже захотели и нам разрешили бы о них говорить.

Ну, скажем, в русской литературе, по ее традиции трудно себе представить хорошее в смысле художественном, эротическое описание. [Оно] почти что невозможно, просто по свойствам самой языковой традиции, которая пока еще устойчива и не склонна к каким-либо изменениям, или во всяком случае ее трудно допускать в свою толщу. Очевидно, что такой хулиганский характер психоанализа, как он был воспринят почтенной культурой начала XX века, был не основной причиной недоразумений связанных с ним. В основном недоразумения шли, конечно, не от тех, кто отталкивался от психоанализа, не принимал его, а от тех, кто принимал его. И принимали его как замечательное, манящее, дразнящее открытие тайных глубин человеческого существа, каких-то слоев, лежащих на уровне той связи, которая связывает воедино и человека и весь остальной животный мир, и в которой под внешним благополучием, благополучным сознанием содержатся чудовищные вожделения. Какие-то «ночные чудовища», которые при свете дневного сознания скрываются и не видны, а ночью сознание, будь то сон или безумие, заболевание, — с «ночью сознания» они выходят на поверхность. И теория Фрейда казалась прежде всего разоблачительной теорией, [которая] вводит высшие проявления человеческого духа, помеченные знаками самых высоких ценностей, [и] сводит их к человеческому «низу». И во-вторых, [она] была понята как теория, воспевающая силу инстинктов, прежде всего самых сильных человеческих инстинктов, конечно, сексуального инстинкта, потому что это инстинкт, структурированный вокруг продолжения человеческого рода, и тем самым самый сильный из них. И вокруг этого была построена масса романтических представлений о том, что нужно освободить инстинкты. То есть одни кричали, что нужно освободить, а другие кричали, что их нужно загнать назад, что не нужно выпускать их из этого ящика.

Короче говоря, фрейдовская теория была понята как биологическая теория, и новизна психоанализа состояла якобы в новизне взгляда на человеческое существо, в котором оказался важным не «верх», а «низ». Все это, на мой взгляд, гора недоразумений. У самого Фрейда, конечно, присутствовали, в силу привычек его [как] позитивного ученого XIX в., чисто эволюционистские биологические представления о человеке. Можно найти ряд экскурсов такого рода у Фрейда-Сама структура ассоциаций и запас слов, вступающих в эти ассоциации у Фрейда, был чисто позитивистским. Конечно, в этом позитивистском свете он сам некоторые вещи осмыслял так, что давал повод для подобного рода истолкований, о которых я говорил. Но психоаналитическая работа, проделанная Фрейдом, сначала на себе, а потом оформленная в виде школы или секты врачей, которые особым образом посвящались в эту секту, поскольку Фрейд проделал на себе так называемый дикий психоанализ, т. е. первичный психоанализ, потом запретил, т. е. в этике психоанализа содержится запрет так называемого дикого психоанализа, — психоаналитиком может быть только тот человек, который с свою очередь подвергся психоанализу другим человеком, уже практикующим психоаналитиком; появление этой странной вещи, называемой психоанализом, было действительно революцией в интеллектуальном инструментарии, которым мы располагали к началу XX века. Есть ряд особенностей этой революции, которые роднят психоанализ в плане онтологических или философских проблем с аналогичными какими-то сдвигами и смещениями, происходившими вообще в науке и способе мышления в XX веке. Я возьму один основной стержень, вокруг которого я попытаюсь дальше рассуждать. (Прочети ЦЯЛАТА СТАТИЯ)

Освен това смятам, че нашият "Картаген" - масовото българско безразличие спрямо истината и свободата! - е крайно време да бъде разрушен...

Търсете по книжарниците книгата на философа Ангел Грънчаров СТРАСТИТЕ И БЕСОВЕТЕ БЪЛГАРСКИ (с подзаглавие Кратка психологическа история на съвременна България), изд. ИЗТОК-ЗАПАД, 2008 г., 320 стр. Хронология и феноменология на случилото се след 1989 година, както и вникване във факторите, които определят нашата национална съдба. Книга за нашите лутания по пътищата на свободата, за раждането и пътя на младата българска демокрация, за това какви сме ние, съвременните българи, книга за пропилените ни шансове и за покрусените ни надежди. Но това е една въпреки всичко оптимистична книга, която ни казва, че от нас, гражданите, зависи всичко: ако сме мизерни духом, няма как и да не живеем в бедност. От нашите ценности зависи съществуването, живота ни. Духовната безпътица поражда историческите, пък и сегашните ни нещастия. А растежът на нашите сили - и като индивиди, и като нация - тръгва от освобождаването на съзнанията ни от ония коварни скрупули и дефекти, заради които толкова сме си патили - и за които сме платили тежка цена.